Джебран Халиль Джебран
Пророк
Начало:
Алмустафа, Несравненный среди всеми любимых, тот, кто был рассветом собственного дня, ждал двенадцать лет в городе Орфалесе, ждал своего корабля, что должен был вернуться и взять его обратно на остров его рождения.
И на двенадцатый год, на седьмой день месяца жатвы он взошел на холм за городскими стенами и взглянул в сторону моря; и он увидел свой корабль, выходящий из тумана.
Тогда ворота его сердца широко открылись и его радость брызнула далеко в море. И он закрыл свои глаза и начал молиться в молчании души своей.
Но когда он спускался с холма, грусть вошла в него, и он подумал в своем сердце:
— Как я смогу уйти отсюда спокойно и без печали?
Нет, не без раны в душе покину я этот город.
Длинными были дни боли, которые я провел в этих стенах.
И длинными были ночи одиночества.
А разве может кто покинуть свою боль и свое одиночество без сожаления?
Слишком много кусочков своей души разбросал я по этим улицам, и слишком много рожденных моей тоской бродят нагими среди этих холмов, и я не могу уйти от них без боли и бремени.
Нет, не одежду снимаю с себя я сегодня, но кожу сдираю с себя своими руками.
Нет, не мысли оставляю я за собой, а свое сердце, размягченное жаждой и голодом.
И все же я не могу быть здесь далее.
Море, которое зовет всех в себя, позвало и меня, и я должен идти.
Потому что не прислушаться к зову часов в ночи и остаться ― значит застыть, окаменеть, навеки стать залитым в неизменную форму.
Хорошо бы взять с собой все, что здесь есть, и уйти. Но как могу я? Голос не может взять с собой язык и те губы, что дали крылья ему.
Один должен он улететь и искать своей цели.
Ведь один, без гнезда своего, должен орел пересекать потоки солнечного света.
И сейчас, когда он достиг подножья холма, он снова повернулся к морю и увидел свой корабль, входящий в гавань, а на корабле ― моряков, людей его родной земли.
И его душа закричала им, а он сказал:
― Дети моей древней матери, вы всадники приливов.
Как часто приплывали вы в моих снах. А сейчас вы пришли наяву, и это глубочайший из снов.
Готов я идти, и паруса мои подняты, и с нетерпением жду ветра я.
Только еще один раз вдохну я этот воздух покоя, еще раз оглянусь с любовью назад.
А потом встану средь вас, моряк среди моряков.
И ты, огромное море, ― бессонная мать.
Ты, кто одна даешь мир и свободу реке и ручью.
Только еще одну извилину сделает этот ручей, только еще один звук издаст он в своем скольжении.
И тогда я приду к тебе, безграничная капелька к безграничному океану.
А пока он шел, он увидел издали мужчин и женщин, покидающих свои поля и свои виноградники и спешащих к городским воротам.
И он услышал их голоса, называющие его по имени, перекликающиеся от поля к полю, сообщая друг другу, что приплыл его корабль.
И он сказал себе:
― Будет ли этот день расставания днем слияния наших сердец? И можно ль сказать, что закат мой станет воистину рассветом моим?
И что дам я ему, кто оставил свой плуг в вспаханном поле, иль ему, кто оставил колесо своего виноградного пресса?
Станет ли мое сердце деревом, тяжело согнувшимся от плодов, которые я могу собрать и дать им?
И брызнут ли мои желания, как фонтан, из которого я смогу наполнить их чаши?
Кто я ― арфа, до которой может дотронуться рука могущественного, или флейта, чтобы его дыхание прошло через меня?
Но я только искатель молчания, а какое сокровище мог найти я в молчании, чтобы уверенно мог раздарить я его?
Если это день сбора моего урожая, то в какие поля сажал я свои семена и в какие забытые времена?
И если это час, когда я подниму свою лампу, то не мое пламя будет жечь фитиль.
Пустую и темную подниму я лампу.
И пусть Хранитель ночи зальет ее своим маслом и зажжет ее сам.
Все это он сказал словами. Но много в его сердце осталось невысказанным. Потому что он сам не мог высказать вслух свои глубочайшие откровения.
И когда он вошел в город: все люди вышли встретить его, и они плакали о нем ― все как один человек. И старцы города вышли вперед и сказали:
Иди, но не уходи от нас.
Светом полдня был ты в полутьме нашей жизни, и твоя юность дала нам мечты, чтоб мечтать.
Не чужой ты среди нас и не гость, а наш сын и возлюбленный.
Не страдай, хоть наши глаза и будут скучать без лица твоего.
И жрецы и жрицы сказали ему:
― Пусть волны моря не разделят сейчас нас и годы, что ты провел среди нас, станут памятью.
Ты разбудил в нас высокие чувства, и твоя тень была светом на наших лицах.
Мы так сильно любили тебя.
Но любовь наша была бессловесна, была скрыта покровами.
Но сейчас она громко кричит тебе и выходит к тебе обнаженная.
Ведь всегда было так, - любовь не знает своей глубины до часа разлуки.
И другие тоже подошли и умоляли его. Но он не ответил им. Он только наклонил свою голову; и те, кто стоял ближе, увидели, как слезы падали на его грудь. И он, и народ пошли на большую площадь, где стоял Храм.
А там из храма вышла женщина, чье имя было Алмитра. Пророчицей звали ее.
И с особой нежностью взглянул он на нее, потому что она была той, кто первая нашла и поверила в него, еще в тот день: когда он появился в их городе.
И она приветствовала его, говоря:
— Пророк Бога, в поисках наивысшего долга выбирал ты пути для своего корабля. Но сейчас твой корабль пришел, и ты должен уйти. Ты так тоскуешь по земле твоих грез и страстных желаний, что пусть ни наша любовь не свяжет тебя, ни наши нужды не задержат тебя.
Но мы просим: перед тем как уйдешь от нас, поговори с нами и дай нам свою правду. И мы передадим ее своим детям, и они — своим детям, и она не погибнет.
В своем одиночестве ты следил за нашими днями, и в своей бессонице ты слушал, о чем мы рыдали и смеялись во сне.
Потому сейчас открой нам нас и скажи обо всем, что было открыто из того, что существует между нашим рожденьем и смертью.
И он ответил:
— Люди Орфалеса, о чем я могу говорить, кроме того, что и так постоянно живет в ваших душах?
Тогда, сказала Алмитра, расскажи нам о Любви.
И он поднял голову и посмотрел на людей, и молчание снизошло на них. И громким голосом он произнес:
— Когда любовь поманит — следуйте ей. Хотя ее пути тяжелы и круты.
И когда ее крылья обнимут вас — не сопротивляйтесь ей,
Хотя меч, спрятанный в крыльях, может поранить вас.
И когда она говорит с вами — верьте ей,
Хотя ее голос может разрушить ваши мечты, как северный ветер превращает в пустыню сады.
Потому что любовь и надевает корону на вашу голову, но она и распинает вас на кресте. Ведь она не только для вашего роста, но и для подрезания веток, чтоб придать форму вашему дереву.
Ведь она не только поднимается до самого высокого в вас и ласкает нежные ветви, что дрожат на солнце. Но и опускается до самых ваших корней, их сотрясает в объятиях с землей.
Как листья кукурузного початка обнимают початок — она прижимает вас к себе.
И как початок, она бьет вас, делая свободным от одежд, оставляя лишь зерна.
И как зерна, она просеивает вас, освобождая от шелухи.
И как чистые зерна початка, она толчет вас до белой муки.
И как муку, она месит вас, превращая в мягкое тесто.
И тогда только ставит вас в свой священный огонь, чтобы вы могли стать священным хлебом на священном пиршестве Бога.
Все это сделает с вами любовь, чтобы вы могли узнать секреты своего сердца и в этом знании стать частицей самого сердца Жизни.
Но только, если испугавшись, вы будете искать лишь спокойствия любви и наслаждения любви,
Тогда лучше для вас сразу закрыть свою наготу и уйти с молотильного тока любви.
Уйти в мир безвременья, где вы будете смеяться, но не всем своим смехом, и плакать, но не всеми своими слезами.
Любовь не дает ничего, кроме самой себя, и не берет ничего, кроме самой себя.
Поэтому любовь не обладает ничем, но и ею нельзя обладать.
Ведь любви достаточно только любви.
Когда вы любите, вы не должны говорить: "Бог находиться в моем сердце", а скорее: "Я нахожусь в сердце Бога".
И не думайте, что вы можете направлять любовь в ее теченьи, потому что любовь, если она найдет вас достойным, сама направит вас.
У любви есть одно лишь желание — осуществить себя.
Поэтому, если вы любите, пусть у вашей любви будут такие желания:
Растаять и стать как бегущий ручей, что поет свою мелодию ночи.
Познать боль чрезмерной нежности.
Быть раненным собственным пониманием любви,
И кровоточить охотно и с радостью.
Просыпаться на рассвете с окрыленным сердцем и благодарить за еще день любви;
Отдыхать в полуденный час, размышляя о любовном восторге;
Возвращаться домой вечером с радостью;
И засыпать с молитвой за свою возлюбленную в сердце и песней благодарности на губах.
Тогда Алмитра заговорила снова и сказала:
— А что ты скажешь о Браке, учитель?
И он ответил так:
— Вы были рождены вместе, и вместе вы будете всегда.
Вы останетесь вместе, даже когда белые крылья смерти разбросают ваши дни.
Да, вы будете вместе даже в молчаливой памяти Бога.
Но пусть будут свободные пространства в вашем единении.
И пусть ветры небес танцуют между вами.
Любите друг друга, но не делайте оков из любви.
Пусть это будет скорее неспокойное море, колышущееся между берегами ваших душ.
Наполняйте чашу друг друга, но не пейте из одной чаши.
Давайте друг другу свой хлеб, но не откусывайте от одного куска.
Пойте и танцуйте вместе и будьте радостны, но позволяйте друг другу бывать наедине с собой,
Ведь и каждая из струн лютни сама по себе, хотя они вместе звучат в одной мелодии.
Отдайте свои сердца, но не на храненье друг другу.
Потому что только рука Жизни может держать ваши сердца.
И будьте вместе, но не слишком вместе:
Потому что и колонны храма стоят отдельно,
И дуб и кипарис не растут в тени друг друга.
И женщина с ребенком на груди просила: Скажи нам о Детях.
И он ответил так:
— Ваши дети -это не ваши дети.
Они сыновья и дочери Жизни, заботящейся о самой себе.
Они появляются через вас, но не из вас,
И, хотя они принадлежат вам, вы не хозяева им.
Вы можете подарить им вашу любовь, но не ваши думы, потому что у них есть собственные думы.
Вы можете дать дом их телам, но не их душам,
Ведь их души живут в доме Завтра, который вам не посетить, даже в ваших мечтах.
Вы можете стараться быть похожими на них, но не стремитесь сделать их похожими на себя.
Потому что жизнь идет не назад и не дожидается Вчера.
Вы только луки, из которых посланы вперед живые стрелы, которые вы зовете своими детьми.
Лучник видит свою цель на пути в бесконечное, и это Он сгибает вас своей силой, чтобы Его стрелы могли лететь быстро и далеко.
Пусть ваше сгибание в руках этого Лучника будет вам в радость,
Ведь он любит не только свою стрелу, что летит, но и свой лук, хотя он и не подвижен.
Тогда богач просил: Скажи нам о том, как Дарить.
И он ответил так:
— Вы даете лишь самую малость, когда дарите часть того, чем владеете.
Только тогда, когда вы отдаете часть себя самого, вы по-настоящему дарите.
Ведь что есть то, чем вы владеете, как не вещи, которые вы бережете и охраняете из-за боязни, что они будут нужны вам завтра?
А завтра — что принесет завтра слишком расчетливой собаке, закапывающей кости в бескрайних песках, когда она следует за паломником в святой город?
И разве боязнь нужды не то же, что и сама нужда?
Разве ужас от возможности жажды не то же, что сама жажда, даже если ваш колодец полон воды?
Некоторые, владея многим, дарят лишь самую малость того, что имеют, и дарят. лишь чтобы другие узнали об этом; их скрытое желание этого делает их подарки безнравственными.
А есть такие, которые обладают немногим и отдают все.
Это те, кто верит в жизнь и в ее щедрость, и их кошелек никогда не бывает пуст.
Есть такие, кто дарит с радостью, и эта радость есть их награда.
И есть такие, кто дарит, но с болью, и эту боль они несут как свой крест.
И есть те, кто отдает безболезненно и не ищет от этого радости и не думает о добродетелях;
Они дарят так, как в цветущей долине мирт дарит свой аромат небесам.
Руками таких вот, как эти, говорит Господь, и Он улыбается земле их глазами.
Хорошо отдавать по просьбе, но лучше дать, когда тебя не просили, лишь потому, что ты сам все понимаешь;
И для того, кто дарит охотно, поиск того, кому дать, - это радость, много большая, чем само даренье.
А есть ли что-нибудь такое, что нельзя подарить?
Все, чем владеете, все равно когда-нибудь будет роздано;
А раз так — отдавайте же сами, сейчас. Пусть время дарения будет вашим, а не ваших наследников.
Вы часто говорите: "Я бы дал, но лишь тем, кто заслуживает".
Деревья вашего фруктового сада не говорят так, не говорят так и стада ваших пастбищ.
Они отдают, чтобы жить, потому что не отдать для них — значит погибнуть.
Ведь наверняка тот, кто был избран, чтоб получить свои дни и ночи, достоин получить и все остальное хотя б и от вас. Потому что тот, кто получил право пить из океана жизни, достоин наполнить свою чашу и из вашего маленького ручья.
Разве может быть ноша тяжелее, чем та, которую надо взвалить, чтобы принять подаяние.
Мужество, уверенность, милосердие даже нужны, чтоб подарок принять.
И кто ты такой, чтоб люди унижались перед тобой, чтоб ты мог видеть их суть обнаженной и гордость лишенной стыда?
Убедись сначала, что ты сам достоин быть тем, кто дает, быть посланцем дарения.
Ведь в действительности только жизнь дает жизни, а ты, мнящий себя дающим, на самом деле только свидетель.
И вы, кто получил — а получаете все вы, ― не думайте о величине благодарности, ведь этим вы возложите тяжесть на себя и на того, кто вам дал.
Вместо этого взлетите вместе с дающим на дарах его, как на крыльях,
Потому что быть заполненным думой о долге — значит сомневаться в щедрости того, чьей матерью была земля, свободная сердцем, и чьим отцом был сам Бог.
И тогда старый человек, содержатель двора, просил:
Скажи нам о Еде и Питье.
И он ответил так:
— Хорошо, если бы вы могли жить ароматом земли и, как растение, брать жизненные силы от света.
Но раз вы должны убивать, чтобы есть, и отнимать у новорожденного молоко его матери, чтоб утолить свою жажду, пусть это будет священный акт.
И пусть алтарем будет ваш обеденный стол, алтарем, на котором чистые и невинные лесов и полей приносятся в жертву высшей чистоте и невинности, что живет в человеке.
И когда вы зверя лишаете жизни, обратитесь в своем сердце: "Той же силой, что сразила тебя, я тоже буду сражен, и меня тоже съедят или используют.
Ведь тот же закон, что отдал тебя в мои руки, отдаст и меня в еще более могучие руки.
И твоя, и моя кровь — это только сок, которой питает дерево рая".
И когда под твоими зубами хрустит яблоко, скажи ему в своем сердце: "Твои семена будут жить в моем теле,
И бутоны твоего завтра расцветут в моем сердце,
И аромат твой будет в моем дыхании,
И вместе мы будем радоваться снова и снова всем временам года".
И осенью, когда вы собираете виноград со своих виноградников для виноградного пресса, скажите в своем сердце: "Я тоже только виноградник, и мои плоды тоже соберут для виноградного пресса,
И, как молодое вино, меня спрячут в амфоры вечности".
И зимой, когда откроете это вино, пусть в вашем сердце будет песня для каждой чаши;
И пусть в этой песне будет память о тех осенних днях, и о винограднике, и о виноградном прессе.
Тогда пахарь произнес: Скажи нам о Труде.
И он ответил, говоря:
― Вы работаете, чтобы быть вместе с землей и душой земли.
Ведь бездельничать - значит стать чужим временем года и выпасть из течения жизни, ― течения, что движется величаво в бесконечность в гордом преклонении пред ней.
Когда вы работаете: вы становитесь флейтой, в сердце которой шепот часов превращается в музыку.
И кто из вас хотел бы стать тростником, немым и молчаливым, когда все остальное поет в унисон?
Вам всегда говорили, что работа ― это проклятие и физический труд ― это несчастье.
Но я скажу вам, что когда вы работаете, вы осуществляете часть самой заветной мечты земли, порученной вам, когда эта мечта только лишь родилась,
И, занимаясь трудом, вы по-настоящему любите жизнь,
Потому что любить жизнь через труд ― значит близко узнать самые сокровенные секреты жизни.
Но, если вы в своих муках боли называете рождение ― бедствием и работу для поддержания тела ― проклятием, написанным на вашем лбу, тогда я скажу вам, что только в поте лица смоете вы то, что там начертано.
Вам говорили, что жизнь ― это тьма, и в своей усталости вы повторяли то, что было сказано раньше усталыми.
И я говорю, что жизнь ― это действительно тьма, пока не проснется стремление,
Но любое стремление слепо, пока нет знания,
Но и знание любое бесполезно, пока нет труда,
Но и труд любой пуст, пока нет любви;
И только когда ты с любовью работаешь, ты соединяешь себя с собой, и с другими людьми, и с Богом.
А что такое трудиться с любовью?
Это ткать ткань из ниток, тянущихся из своего сердца, так, будто твоя возлюбленная собирается носить эту ткань.
Это строить дом с любовью, так, будто твоя возлюбленная будет жить в этом доме.
Это бросать семена с нежностью и собирать урожай с радостью, будто твоя возлюбленная будет есть эти плоды.
Это значит наполнять все вещи, которые ты делаешь, дыханием твоей души.
И знать, что все великие мертвые стоят рядом и смотрят.
Часто я слышал вас как бы говорящими во сне: "Тот, кто работает с мрамором и находит форму своей души в этом камне, благородней того, кто пашет землю.
И тот, кто берет радугу, чтобы положить ее на холст на радость людям, ― больше, чем тот, что делает сандалии для наших ног".
Но я отвечу, и не во сне, а всей ясностью ума середины дня, что ветер говорит с огромными дубами так же нежно, как и с самыми маленькими стебельками травы;
И велик тот, кто превращает голос ветра в песнь, что стала слаще от его собственной любви.
Труд ― это любовь, которая видима.
И если ты можешь трудится без любви, а лишь с отвращением, будет лучше, если ты оставишь работу, и сядешь у ворот храма, и будешь просить милостыню у тех, кто работает с радостью.
Потому что, если ты печешь хлеб с безразличием ― ты печешь горький хлеб, который насыщает только наполовину.
И если ты давишь виноград с неохотой, твоя неохота перегоняется в яд в твоем вине.
И если ты поешь даже как ангел, но любви нет в твоем пении, ты только заглушаешь голоса дня и голоса ночи в ушах других людей.
И тогда женщина сказала: Скажи нам о Радости и о Печали.
И он ответил так:
― Твоя радость -это твое горе без маски.
Ведь тот же самый колодец, из которого поднимается твой смех, был часто заполнен твоими слезами.
И разве может быть иначе?
Чем глубже твое горе проникло в тебя, тем больше и радости может вместится в тебя.
Разве не та же чаша, что содержит твое вино, обожглась когда-то в печи Гончара?
И разве лютня, услаждающая твой дух, не то самое дерево, которое страдало под ножами резчиков?
Когда ты радуешься, загляни глубоко в свое сердце, и ты обнаружишь, что только то, что приносило тебе печаль, дает тебе и радость.
И когда тебе горько, загляни снова в свое сердце, ты увидишь, что в действительности ты плачешь о том, что было твоей радостью.
Кто-то из вас может сказать: "Радость больше, чем печаль", а другие скажут: "Нет, горе больше".
Но я скажу вам: Они неразлучны.
Вместе пришли они, нас коснувшись едва, и, когда одна из них сидит с тобой за столом ― помни, другая спит на твоей кровати.
Действительно, как стрелка весов, ты колеблешься между горем и радостью.
И только когда ты пуст, она неподвижна в равновесии.
Но чуть лишь хранитель сокровищ поднимет весы, чтобы взвесить свое золото и серебро, обязательно твоя радость иль горе на чашах поднимутся иль упадут.
Тогда каменщик вышел из толпы и сказал: Расскажи нам о Жилищах.
И он ответил так:
― Когда вы строите дом внутри городских стен, вообразите, что вы строите жилище среди дикой природы.
Именно его видит странник, спрятанный в вас, как бы ни был он одинок и далек.
Ведь ваш дом ― продолжение вас самих.
Он растет под солнцем и спит в спокойствии ночи.
И, конечно, у него есть сны.
И разве ваш дом не мечтает?
И мечтая, разве он не уходит из города в рощу или на вершину холма?
Ах, если бы я мог собрать ваши дома в свою руку и: как сеятель, разбросать их по лесам и полям. И тогда бы долины стали вашими улицами и зеленые тропинки ― дорогами, чтобы вы могли ходить друг к другу через виноградники и приносить аромат земли на одеждах.
Но время это еще не настало.
Ваши предки в страхе столпили вас слишком тесно друг к другу.
Этот страх пока еще не прошел. И стены вашего города будут пока отделять ваши очаги от ваших полей.
И скажите мне, люди Орфалеса, что есть у вас, в ваших домах?
Что храните вы там, за дверьми, что закрыты?
Есть ли там мир, спокойные желания, говорящие о том, что вы сильны?
Есть ли там воспоминания, эти мерцающие своды, соединяющие вершины умов?
Есть ли там красота, ведущее сердце от вещей, сотворенных из камня и дерева, к священным вершинам?
Скажите, есть ли все это в ваших домах?
Или есть у вас только комфорт и стремление к комфорту ― это вороватый пришелец, который входит в дом как гость, потом становится хозяином, а потом и властелином.
И как укротитель зверей, он железным крючком и бичом превращает ваши самые большие желания в марионетки.
Хоть у него и мягкие руки, сердце его из железа.
Он убаюкивает вас, только чтобы стать у кровати и смеяться над достоинством вашего тела.
Он высмеивает ваши разумные чувства и заворачивает их в мягкий пух сухих трав моря, как хрупкие амфоры.
Вот так стремление к роскоши убивает пыл души, а потом идет, улыбаясь, на похоронах.
Но вы, дети пространств, неугомонные даже во сне, вы не дадите себя поймать и укротить.
Ваш дом будет не якорь, но мачта.
Он будет не блистательным покровом, скрывающим рану, но веком, защищающим глаз.
И вы не сложите крыльев, только чтоб проходить через двери, и не склоните голову, только чтобы не удариться о низкий косяк.
И вы не будете боятся дышать оттого, что стены при этом могут треснуть и упадут.
Вы ведь не будете жить в гробницах, сделанных мертвыми для живых.
Ведь как ни красив и богат ваш дом, он не сохранит вашей тайны и не спрячет вашей тоски.
Ведь то в вас, что не имеет границ, остается во дворце неба, чья дверь ― утренний туман и чьи окна ― песни и молчание ночи.
И тогда ткач сказал: Скажи нам об Одеждах.
И он ответил:
― Ваши одежды скрывают большую часть того, что в вас прекрасно, но они не скрывают того, что в вас некрасиво.
И хотя вы в одеждах ищете свободу иметь свою тайну, вы найдете свою тайну, вы найдете в них лишь хомут и цепи.
А без них вы смогли бы встретить солнце и ветер вашей кожей, а не только хитоном,
Потому что дыхание жизни заключено в луче солнца и рукой жизни можно назвать ветер.
Кое-кто из вас скажет: "Те одежды, что носили мы, сотканы северным ветром".
И я скажу: "Да, это северный ветер,
Но стыд был его ткацким станком, и ваша изнеженность была его ниткой.
И когда он кончил эту работу, он смеялся над вами в лесу"
. Не забудьте, что скромность ― это щит против глаза, который нечист.
И когда нечистых не будет ― не станет ли скромность лишь уздой и обманом ума?
И не забудьте ― земле так приятно чувствовать ваши босые ноги, а ветрам так хочется играть вашими волосами.
И сказал купец: Расскажи нам о Купле и Продаже.
И он ответил так:
― Вы те, кому земля отдает свои плоды, и вы не будете нуждаться, если знаете, что с ними делать.
Ведь в обмене даров земли вы найдете и богатство, достаток и удовольствие.
И все же, если обмен не будет сделан с любовью и добрым согласием, он приведет одних к жадности, а других ― к голоду,
Вы, ― те, кто уходит в туманное море, иль идет в поле за плугом, иль подрезает лозу, ― придя на базар, вы встречаете тех, кто делает ткани, и обжигает горшки, и собирает душистые пряности.
Позовите тогда главного духа Земли, чтобы он появился среди вас и освятил бы ваши весы и вашу способность считать, сколько весит каждая ценность по отношению к другой.
И сторонитесь бездельников в ваших делах ― тех, что будут пытаться продать свое пустомельство за труд ваш.
Такому скажите: "Иди со мной в поле иль с братьями нашими в море и закинь там сеть свою сам, Потому что земля или море будут к тебе так же щедры, как были щедры к нам".
И если туда к вам придут певцы, танцоры, флейтисты ― купите и их дары тоже.
Потому что и они ― лишь собиратели плодов, и то, что они с собой принесли на продажу, ― это тоже хорошая пища для вашей души, хоть она сделана только из мечты и видений.
И прежде чем покинете вы ту базарную площадь, проследите, чтоб ни один не ушел бы ни с чем.
Потому что главный дух Земли не уснет спокойно, пока не будет удовлетворен и самый малый из вас.
И тогда один из судей города вышел вперед и сказал:
Скажи нам о Преступлении и Наказании.
И он ответил, сказав так:
― Когда дух ваш уходит бродяжничать, как игрушка ветров, Вот тогда-то вы, одинокий и незащищенный, и совершаете злодеяние против других, а значит, и против себя.
И за это плохое, что вы совершили, вы должны набраться терпения и ждать, постучавшись у ворот, что открыты только для благословенных.
Как океан, велика божественная часть вашего Я;
Она всегда остается неоскверненной.
Но, как эфир, она держит на себе только тех, у кого есть крылья.
И на солнце похожа божественная часть вашего Я;
Она не знает путей, которыми пробирается крот, или нор, по которым ползают змеи.
Но божественное вашего Я живет не одно в вас.
Многое в вас еще от человека и многое даже от того, кто был еще до него,
То, что живет бесформенно в вас от вашего предка-пигмея, бродит сонно в тумане, стараясь проснуться.
Но только с тем, что в вас Человек, говорю я,
Ведь не божественное вашего Я и не часть его, что от пигмея, а только то в вас, что от Человека, знает, что есть преступление и каково за него наказание.
Часто слышал я ― вы говорили о том, кто сделал зло, так, будто он не был одним из вас, а был для вас странник, пришелец из мира другого.
А я говорю, что как святой и праведный не может поднятся выше самого высокого, что есть в каждом из вас, Так и злой и слабый не может пасть ниже самого низкого, что также есть в каждом из вас,
И как лист одинокий не становится желтым без молчаливого согласия целого дерева,
Так и обидчик не может сделать плохое, если все вы не желаете того же тайком.
Ведь не одиночками, а как процессия идете вы все к божественному вашего Я.
И вы одновременно и путник, и ваша дорога.
И когда один из вас падает, он падает за тех, кто позади, чтобы те не споткнулись о камень.
Да, но он падает из-за тех, кто впереди, кто, хоть и силен в ногах и проворен, все же не убрал камень с дороги.
И скажу еще то, что будет вам не очень по нраву:
Убитый не свободен от ответственности за убийство свое,
И ограбленный не безвинен за то, что ограблен
И праведный не может отгородиться от дел греховодника,
И тот, у кого чистые руки, ― не чист в делах обманщика.
Да, виновный часто сам ― жертва пострадавшего,
И еще чаще осужденный несет свое бремя за тех, кто остался без греха и кого не винят.
Но нельзя отделить справедливое от несправедливого и хорошее от греховного,
Потому что они всегда едины перед лицом солнца, как белая нитка и черная, свитые вместе.
И когда порвется черная нитка, ткач не только осматривает весь уже сотканный материал, а также проверит и ткацкий станок.
И если кто-то из вас возьмется судить о чьей-то неверной жене, Пусть он взвесит и сердце мужа ее на весах, и измерит душу его по всем меркам.
И пусть тот, кто готовит плетку обидчику, всмотрится в душу того, кто обижен.
И если кто из вас будет наказывать от имени праведных, готовый обрушить топор на дерево зла, пусть он всмотрится и в корни его;
И, конечно, он найдет там корни зла, но найдет он там также и корни добра, корни полезного и корни вредного свитыми вместе в тишине сердца земли.
И вы, судьи, желающие быть справедливыми, Что за приговор прочтете вы тому, кто чист телом, но вор в душе?
И что за наказание наложите вы на того, кто был убит другими в душе?
И как вы накажите того, кто по делам своим - обманщик и угнетатель
И в то же время сам - жертва обмана и жертва насилия?
И как вы накажите тех, чье раскаянье стало большим уже, чем то, что они совершили?
Ведь разве раскаяние не есть то, что как раз и хочет получить от виноватого правосудие, которому вы рады служить?
И все же вы не можете дать раскаянье невиновному иль отобрать его от сердца виноватого.
Неутолимо будет приходить оно ночью, чтобы человек мог проснуться и взглянуть на себя.
А вы, стремящиеся понять справедливость, как вы поймете ее, не взглянув на дела все в полном свете дня?
Только тогда вы поймете, что тот, кто стоит, и тот, кто упал, - всего лишь один человек, находящийся в сумерках между ночью пигмейства и светом того, что божественно в его душе,
Ведь и самый главный из камней основания храма ничуть не выше самого нижнего камня в его фундаменте.
И тогда сказал адвокат:
Что ты думаешь о наших Законах, учитель?
И он ответил так:
― Вы с удовольствием создаете законы,
И с еще большим удовольствием их нарушаете.
Как дети на пляже у океана строят играя все новые песчаные башни, чтоб со смехом сломать их.
Но пока вы строите свои песчаные башни, океан приносит на берег все новый и новый песок,
И, когда вы ломаете то, что построили, океан всегда смеется над простодушными.
Но как быть с людьми, для которых жизнь ― не океан и созданные человеком законы не песочные замки, Как быть с теми, для кого жизнь - это скала, а закон ― это кирка, с которой они хотят изменить форму скалы по своему желанию?
Как быть с калекой, ненавидящем танцы?
Как быть с влюбленным в хомут свой домашним волом, для которого гуляющие по лесу лось и олень ― только бродяги без дома и племени?
Как быть со старым змеем, который уже не может сбросить свою старую кожу и поэтому называет всех других, кто ее сбрасывает, голыми и бесстыжими?
И как быть с тем, кто приходит самым первым на свадебный пир, а когда наевшись, устанет ― уходит, говоря, что все пиры ― это лишь нарушенье порядков, а те, кто пирует, нарушают законы?
Что я скажу о них всех ― только то, что они хоть стоят в лучах солнца, но на солнце смотрят их спины?
А они видят лишь свои тени, и тени свои принимают они за законы.
И что для них солнце, если не простой создатель теней?
И разве признанье законов для них не есть лишь падение ниц, чтоб ползти по земле вдоль их теней?
Но вы, кто идет лицом к солнцу, ― разве рисунки на бренной земле остановят вас?
И вы, кто в дружбе с ветрами, ― нужен ли вам флюгер вертлявый, чтоб указать ваш путь?
Какой закон человека свяжет вам руки, если вы сами, сбросив хомут свой, не тронули тюремные двери других?
Какой закон человека испугает вас, если, танцуя, вы не спотыкаетесь о коварные цепи других.
И кто осудит вас, если вы сорвете с себя одежды, но не бросите их на дороге другого?
Люди Орфалеса, вы можете заставить замолчать барабан и ослабить струны лиры, но кто может приказать жаворонку замолчать?
И оратор сказал: Скажи нам о Свободе.
И он ответил так:
― У городских ворот и у очагов ваших домов я видел, как вы простирались ниц, молясь на свою свободу,
Точно так же рабы простираются перед тираном и хвалят его, хотя он казнит их.
И в роще у храма, и в тени цитадели я видел, как даже самые свободные из вас носят свободу свою, как хомут и наручные цепи.
И сердце мое обливалось кровью, потому что вы можете быть свободными лишь тогда, когда желанье быть свободным всегда станет уже вашей привычкой и вы перестанете говорить о свободе как о вашей цели и высшем предназначении по каждому поводу.
Вы будете точно свободны, но лишь тогда, когда ваши дни станут полны забот, а ваши ночи будут полны желаний и грусти,
И когда, оплетенные ими, вы вырветесь, подниметесь над жизнью, хотя б обнаженные, но сбросившие все эти путы, ― тогда вы свободны.
Разве можете вы подняться над своими ночами и днями, не разорвав цепей, которыми вы уже опоясали свое будущее еще на рассвете вашего пониманья вещей?
Ведь то, что вы зовете свободой, ― это самая прочная из цепей, и ее звенья сверкают на солнце и ослепляют ваши глаза.
И что, как не кусочки вашего Я, вы должны раздробить, чтобы стать свободным?
Если есть несправедливый закон, который вам бы хотелось отменить, помните ― этот закон был когда-то начертан вашей рукой на вашем собственном лбу.
И вы не сотрете его, даже если сожжете свои книги законов, и не смоете его со лбов ваших судей, хоть выльете на них все ваше море.
И если вы собираетесь лишить власти тирана, посмотрите сперва, уничтожен ли трон его, возведенный в вашей душе.
Ведь тиран может властвовать над свободными и гордыми, если только внутри их свободы есть тирания и внутри их гордости прячется стыд.
И если вы хотите сбросить с себя какую-то заботу, значит, эта забота была выбрана вами самими, а не возложена кем-то на вас.
И если вам хочется рассеять свой страх, помните, гнездо этого страха лежит в вашем сердце, а не в руке того, кого вы боитесь.
Поистине все движется внутри вас в постоянном полуобъятьи: то, чего вы желаете, и то, чего вы боитесь, отвратительное и почитаемое, то, к чему стремитесь и то, чего хотели бы вы избежать.
Все эти вещи движутся внутри вас как светлые пятна и тени, переплетенные парами вместе.
И когда одна тень рассеивается, сливаясь со светлым пятном, и исчезает, то что остается, становится тенью для другого, более яркого света.
Также и ваша свобода, вырвавшись из кандалов, она превращается в цепи для еще большей свободы.
И жрица из храма заговорила снова, сказав:
Скажи нам о Рассудке и Страсти.
И он ответил и сказал так:
― Ваша душа ― часто поле сражения, где ваши рассудок и разум воюют с желанием и страстью.
Если бы я мог стать миротворцем в вашей душе, я бы превратил разлад и борьбу этих стихий в единство мелодии.
Но как я смогу это сделать, если вы сами не хотите тоже быть миротворцами, не хотите стать любовниками каждой из этих ваших стихий?
Ваш рассудок и ваша страсть -это руль и парус фрегата вашей души.
И если парус ваши иль руль будут сломаны, ваш фрегат может только метаться бесцельно, иль дрейфовать, иль застыть посредине огромного моря.
Потому, что рассудок, если правит один, ― это сила, но имеющая четкий предел,
а страсть, если не управляема, ― это пламя, что сжигает дотла.
Поэтому позвольте вашей душе поднять ваш рассудок до высот страсти, чтоб он мог запеть;
И пусть рассудок направляет вашу страсть разумно, чтоб страсть могла воскрешаться изо дня в день и вставать, как феникс, из собственного пепла.
Мне бы хотелось, чтобы вы взглянули на ваши суждения и ваши желания как на двух гостей дорогих, сидящих за вашим столом.
Вы ведь не будете делать одного из гостей выше другого, потому что тот, кто заботится больше об одном из гостей, теряет любовь и уважение обоих.
Среди холмов, когда вы сидите в прохладной тени белых тополей, внимая спокойствию и безмятежности дальних полей и лугов, ― пусть ваше сердце скажет молчаливо: "Бог покоится в рассудке".
И когда приходит буря, и дикие ветры сотрясают лес, и гром и молнии провозглашают величие неба ― тогда пусть ваше сердце воскликнет в благоговейном трепете: "Бог обретает движение в страсти".
И так как вы ― только дыхание божественных сфер и только лист в лесу Бога, вы тоже должны покоиться в рассудке и обретать движение в страсти.
Продолжение ►
Источник: http://lib.ru/POEEAST/prophet.txt#t29 |
